Рената Литвинова сняла "Зеленый театр в Земфире"
— полуторачасовой фильм-концерт, перебивающийся задушевными разговорами о творчестве и жизни. Корреспондент "Фильма.Ру" встретился с режиссером в кафе и поговорил о Земфире, Скорcезе, "Роллингах" и кровавом монтаже.
— Я прежде всего хочу вас поблагодарить — посмотрел только что "Зеленый театр в Земфире" на студии, где она репетирует, и был очень впечатлен. Скажите, пожалуйста, насколько этот фильм для вас важен?
— Я его расцениваю, как подарок. Я бы никогда в жизни не решилась сделать его. Это, вы понимаете, такое детское решение, красивый жест — снять концерт, с десяти камер... Это довольно круто. А потом это такое полуторачасовое концертное кино, которого в нашей стране вообще не существует, у нас нет такого опыта.
— Вообще получилась дико актуальная история. Сейчас в Берлине самый главный фильм — концерт "Rolling Stones", который снял Скорсезе, а в Москве выходит ваша "Земфира". Это случайно так совпало?
— Знаете, я совсем не знала, что Скорсезе в свои солидные годы... хотя он и про таких же солидных парней снял. Они так круто зажигают... вообще моложе молодых. Непонятно, как в живых остались.
— А вы были на последних концертах "Роллингов"?
— Нет, вы знаете, это же было в Петербурге... Но товарищи были и остались в восторге. Ну а как Кит Ричардс, который в свои семьдесят лет с пальмы падает? Зачем он вообще туда полез, на эту пальму? И то, что все они на героине сидели — какие-то невероятно крепкие организмы. У нас уже нет таких биографий. У нас ведь кто — одни мелодекламаторы. Я не знаю, про кого вообще можно было бы снять фильм, кто еще держал бы аудиторию полтора часа экранного времени.
— Кроме Земфиры?
— Она, если ее запереть в комнате, выйдет из нее с готовой пластинкой — сама напишет, сыграет на всех инструментах, аранжирует, споет, запишет. Она исполнитель, который, кстати, никогда не поет под фонограмму, она музыкант и поэт. Многое дано, наверно, поэтому так многое с нее беспощадно спрашивается.
— Я так понимаю, что она принимала очень большое участие в работе над фильмом. Трудно было с ней работать?
— Ну да, она соавтор, она сопродюсер, она занималась звуком вместе со своим многолетним соратником звукорежиссером Колей Козыревым — он вообще один из лучших. Она человек очень благородный, масштабный, дерзкий, как грузинский подросток иногда. Работать с Земфирой — счастье, потому что она никогда не предаст, если договорились, и идет до конца. Воин, она даже ест очень быстро, а ведь так всегда, ну в древности, проверяли бойцов — кто долго ковыряется — не жилец.
— А вообще тяжело было снимать этот фильм? С какими трудностями вы столкнулись — кроме той, что раньше у нас таких фильмов не делали.
— По первачу я недооценила все масштабы — десять камер... в монтаже десять версий каждой песни, которые нужно держать в голове и выцеплять лучшие планы... А трудности все самые странные, начиная с концерта, когда боролись со складками на декорациях и организаторами с их железными заборами, и заканчивая толстым оператором, который возил тележку с камерой и все время попадался в кадр. Сколько я из-за него настрадалась и не взяла красивых и, главное, нужных мне планов. Он на какой-то момент превратился в моего самого главного врага, много раз я ему пожелала похудеть, раз десять порывалась позвонить, улавливая его физиономию в материале.
— А аудитория...
— Все. Кроме старичков и старушек, но их видимо дети не пустили, чтобы не задавило в толпе. А так — и дети и солидные такие... в випах особенно, но випы я вырезала из материала, они же там сидячие... некинематографичные, хотя и они повскакивали потом. Были у меня и любимчики — один все время играл в барабан воображаемый, второй постепенно раздевался и оказался в конце концов... в брючках он оказался. Блондин такой. Самый мой любимый зритель, очень плясал, как солнце.
— Но в вашем фильме так мало крупных планов именно зрителей. В других киноконцертах аудитории бывает гораздо больше.
— Да, я была сконцентрирована на Земфире, все операторы не могли иной раз уйти с ее крупного плана, несмотря на наши указания снимать... ну кого-то еще снимать... у нас же были рации, но операторы именно зависали и засматривались на Земфиру — такой она магнит. Это факт. Короче, операторы часто снимали только того, кто им был люб. А люба им была Земфира.
— А про что в результате кино получилось? Это, конечно, некорректный вопрос, но на него всегда можно ответить.
— Это фильм-портрет. Это уже документ, наш фильм. Пройдут годы, и все положится на полки, распределится и осознается, но мы зафиксировали выдающуюся исполнительницу и музыканта в превосходной форме. Земфиру Рамазанову, которая писала песни про нас, жителей конца и начала 21 века.
— А можете сказать, где она настоящая? На сцене или за сценой?
— Ну, она везде настоящая, только разная. Я не могу ее упрекнуть в неискренности.
— А почему фильм снят на "цифру"?
— У меня никогда бы не было столько денег, как у режиссера, чтобы все это снять на пленку и остаться независимой. Думаю, Мартин Скорсезе — у него же был громадный бюджет, он ездил с группой Rolling Stones по всему туру, столкнулся с этой проблемой — он отвечал за потраченные деньги перед теми, кто их дал, и кто хотел впоследствии их приумножить. Куча обязательств и несвобод и против шерсти. У нас была роскошь делать, не подстраиваясь и не пытаясь отбить деньги.
— Примерно о каком бюджете идет речь?
— Это очень скромный бюджет, но траты еще продолжаются. Но это бюджет независимых киношников.
— Реклама?
— Мы же не планируем какого-то громадного проката. Хочется, чтобы это была картина для тех, кто знает. Хотя нас — миллионы, ну, тех, кто знает. Наших зрителей. И не на пять минут, а на столько... ну сколько проживет человечество еще. Сколько ему осталось?
Есть же такая схема проката — у нас мало копий, но идет картина многие месяцы при полных залах, так как, например, "Наука сна" или вот, прокатчики говорили, что "Настройщика" Киры Муратовой снимали через две недели с показа при полных аншлагах, потому что в очередь были поставлены другие картины и это неправильно.
— Как вы думаете, как могла сложиться такая ситуация, что у нас опять на экранах появилось большое документальное кино? Можно вспомнить и Майкла Мура, и "Господина Неприкасаемого", и вот еще теперь ваше кино...
— А мы никак себе это не представляем. Мы просто его сняли и предложили кинотеатрам.
— Но ведь этого много лет просто не было.
— А не было исполнителя. Вообще это никому не было нужно. Вы же видели наши концерты на ТВ. Это же кошмарно снято и кошмарно смонтировано. На самом деле ничто ведь не предвещало. Вот на какого еще музыканта вы бы пошли в кинотеатр?
— Я, может быть, на Шнура пошел бы.
— Я не пошла бы, даже если бы он там разговаривал. Ну а если бы он пел? Шнура нельзя назвать музыкантом, можно, я не знаю, "бардом", но не музыкантом.
— Хорошо. А если мы говорим не о фильмах-концертах, а вообще о документальном кино? Есть громадный успех "Птиц", есть громадный успех Майкла Мура...
— Ну да, потому что там социалка такая... снять по-настоящему выдающееся документальное кино трудно, потому что это очень кровавая история.
— Ну да, как заставить человека говорить правду на камеру...
— У тебя нет сценария, а потом, нужно постоянно подсматривать за окружающей действительностью, передавать ее максимально... Мне кажется, это намного труднее, чем снимать художественное кино. А при монтаже — это настоящий ад. Кстати, вы посмотрите, сейчас у американцев, даже у совсем немолодых режиссеров, появился этот ужасный мелькающий монтаж, вдруг стали подделываться под эту молодежную эстетику. Я вот даже не смогла смотреть фильм Тони Скотта "Домино", ну, про женщину, которая охотилась за преступниками. Мало того, что там была какая-то странная химическая цветокоррекция, так еще и этот монтаж. У меня просто не получилось это смотреть, болели глаза.
— Можете что-нибудь рассказать о "Поколении Пи" и "Сезоне дождей" — фильмы, в которых Вы снимаетесь?
— Ничего не могу вам рассказать о "Поколении Пи". А он выходит?
— Вроде летом выходит...
— Там ключевые сцены еще не сняты... "Сезон дождей" — это господин Дебижев, я его знаю, как художника питерского, и я просто согласилась у него сняться в небольшом камео, достаточно скромном. Там все так накручено, какая-то мистика... может, не надо разглашать чужие секреты?
— Вы уже определились с новым своим проектом? Это будет документальное или игровое кино?
— Игровое. Вообще, я не хочу становиться документалистом. Ну, таким, которые потом монтируют кроваво. У меня прямо сердце порвалось. Я много занималась монтажом игрового кино — в "Небо. Самолет. Девушка", в моем фильме "Богиня: как я полюбила", это было не так трудно. А тут десять камер.
