афиша как будто новый фильм Тима Бёртона... особенно название фильма оформлено в таком стиле "Труп невесты" или "Кошмар перед Рождеством" и Рената белее снега)

ну все же что-то есть)
все эти закругляшечки виноваты в том, что я вспомнил Бёртона

Отредактировано Kir_Fett (22-06-2009 22:07:13)

ну дык, че ж я врать буду что ли?)))

INNESS

- "тягостные" - в смысле, было очень тяжело смотреть? или из-за трагического конца стало тягостно?

и смотреть было тяжело, как-то снято все затянуто... плюс сам стиль фильма "муратовский" к восприятию тяжел, а тут еще и дети не самые симпатичные на лицо (простите такой цинизм, детей я очень люблю на самом деле) и всё это два часа мозг взрывает... Думаю, что если бы не показ, а на DVD смотрела, точно все промотала до Ренатиного выхода)))   А трагичный конец, конечно, удручает, но , в принципе, это уже становится ожидаемым, настолько весь фильм нагнетён

кстати, да. В этом смысле Рената молодец, удается её привнести что-то свое и перетянуть внимание на своего героя.

спасибо, я на мобильный записала выступление Табакова,Ренаты и пр., но от света съемка не очень получилась, чужие голоса в кадре, но если смогу, то выложу тут ради интереса

Отредактировано INNESS (24-06-2009 15:31:45)

Рената Литвинова о Земфире,Муратовой 'М для шарманки"

http://www.youtube.com/watch?v=m761yO4G-yI

Никто никого не слышит   

В конкурсе Московского кинофестиваля - шестнадцатый фильм Киры Муратовой «Мелодия для шарманки»

В Москву Кира Георгиевна не приехала. Она вообще не любительница фестивальных тусовок. Но совсем недавно мы оказались вместе в Висбадене, где в рамках небольшого фестиваля восточно-европейского кино прошла ретроспектива фильмов Муратовой. Она встречалась со зрителями в маленьких кинотеатрах, а после встреч продолжала вслух размышлять о своих новых и старых картинах. Впрочем, по ее признанию она не терпеть не может всех этих интервью, расспросов. Это дело критиков. Ей интересней слушать про свои фильмы. А мне интересно слушать Муратову. Как она рассуждает на самые разные темы.

Про разные периоды в творчестве режиссера Муратовой: черно-белый, абсурдистский, романтический…
- Это настолько мне не свойственно. Вообще. Пусть кто-то со стороны все раскладывает по полочкам. И все равно это будет не полно, я бы даже сказала, поверхностно. Мне сейчас приходит в голову: вот я снимала черно-белое кино, потом вдруг стала снимать цветное. С фильмом «Познавая белый свет» в мое кино вошел цвет. Для меня это было принципиально. Меня интересовала среда, в которой происходит действие. Это была абсолютно новая для меня среда. Эстетизация стройки. То, что делал Фернан Леже. Это вам не то, что интерьер, городская фактура, деревня. Хаос неоформленный. Показавшийся прекрасным. Я захотела увидеть все в цвете: кирпичи, известку, пыль. Оператор Юрий Клименко фантастически чувствует такие вещи.
Еще был фильм «Среди серых камней» («Дети подземелья»). Мир нищих, подвальный, вроде бы сам напрашивался быть снятым черно-белым. Тем не менее, мне казалось важным снимать цветными «наряды» этих людей. Принято ведь представлять мир бедных, несчастных, больных, бомжей как сугубо мрачную среду, беспросветную историю. Но человеку свойственно в любой жизненной ситуации искать и находить какую-то красную ягоду. Чему-то радоваться. Вам кажется, что нищий всегда мрачен? Ничего подобного. Ничего такого, что мы себе напридумывали, он не чувствует. А сами-то мы… Казалось бы, мы смертны, чего веселиться: memento mori! Мы же не ходим с постными трагическими лицами. Чувствуем себя бессмертными – беспечными. Хотя бы какое-то время….

Про черно-белое кино
- В принципе я люблю больше черно-белое кино. Все больше и больше. Вот «Настройщика» черно-белым сняли, «Чеховские мотивы». Но сейчас так сложно проявить вовремя пленку. Лаборатории долго будут мурыжить твой материал, копить сразу несколько заказов. А цветной материал присылается все время. Его проще печатать. Больше люблю черно-белое кино, потому что в нем больше искусственности, а значит и искусства как такового. Больше условий и условности – а значит, больше искусства. А я люблю кино как искусство.

Про то, как возникает идея фильма
- Ой, знаете, в переходе от фильма к фильму нет никакой системы. Мне надо чтобы возникло желание, вожделение к конкретной теме, сценарию. Ситуации. Какой-то мысли. И она может быть совершенно противоположной предыдущей картине. А может продолжать начатое…

Про то, когда ей было легче работать: во времена советской власти или дикого капитализма
- Помимо того, что я режиссер. Я еще живой человек. Во всех этих отношениях с властью перестройка была для меня вторым рождением. Или первым. Не знаю. К тому моменту я уже была абсолютно дисквалифицирована. Изгнана из профессии. Уволена со студии. Но это уже давно все известно. Все эти постановления ЦК партии, в которых меня всячески ругали вплоть до фильма «Дети подземелья»… и так далее. Просто я была уже не человек. Выбор был такой: либо уехать, либо сменить фамилию. Это не сравнимо с сегодняшним днем. Со всеми этими проблемами: найти деньги - не найти деньги. Мне тогда совсем не нужно было искать деньги. Государство если хотело позволить человеку снимать, давало ему столько, сколько нужно. Главное, разрешаем? Или запрещаем? Есть такой режиссер? Или мы его вычеркиваем? А дальше он уже снимал, и никакие деньги его практически не интересовали. Можно было и добавить средств… если заказчика – то есть государство - все устраивало. Это было рабство. После перестройки наступил солнечный период. «Астенический синдром», «Перемена участи» – фильмы, снятые в райском, эйфорическом состоянии. То есть мне сказали, оказывается, ты совсем не дрянь, а супер какая замечательная. И к тому же деньги давали без всяких возражений. Сколько нужно. Мы сняли больше половины фильма «Астенического синдрома». А потом сказали: «Знаете, мы бы хотели две серии». «Пожалуйста! Снимайте дальше себе на здоровье!». А потом наступил третий период, когда в управление всем пришли деньги. Но если сравнить первый период с – третьим… Сколько бы я ни искала деньги, сколько бы не мучилась в их отсутствии, ожидании возможности снимать, никакого сравнения быть не может. Потому что там я была «не человеком». Здесь я нахожусь в натуральных отношениях с капитализмом. В зависимости от публики. Режиссер и не может не зависеть от коммерции. От денег. Это натуральный обмен. Я бы сказал физиологический процесс кино. Можно огорчаться. Страдать. Говорить: вот сволочи, не дают денег. Это твоя личная печаль. Но это не так дико, когда сверху тебе рассказывают: как ты должна думать, где у тебя в голове «право» и «лево».

Про то, из какого сора складываются сюжеты, киноистории
- Ну да, мы как многие, записывали впечатления, всякие истории. Скопились бумаги, тетради, папки. Эти сюжеты, почеркушки разную судьбу имеют. Что-то не находит применения, надоедает. Потом вдруг всплывет, ты выловишь из хаоса сачком и нанижешь на иной сюжет. Или переиначишь наизнанку, и оно обретет другой смысл. Все это конечно, процесс противоречивый, долгий, путанный. Большая часть замыслов, конечно, там лежит. Не все бывает реализовано на пленке. А часто просто идешь по улице, вдруг что-то видишь, слышишь, или тебе рассказали и… тут же вставляешь это в фильм. Кино же очень живое, понимаете? Очень живое. В отличие, даже я бы сказала, от всех видов, родов искусств. Потому что в кино велико сопротивление материала. Приходишь на съемку. Давно уж выбрал это место. А там раз, и разрыли котлован. А съемочная смена назначена. А там уже яма. А съемки рассчитаны на ровную поверхность. Что, отменять съемку? Как-то мне не нравится. Отменять. Я не люблю отменять. И тогда: «О как хорошо, что разрыли котлован! Как это здорово! Давайте прямо сейчас поменяем мизансцены. Замечательно!» Это живая жизнь. И так все действует-работает. Вплоть до капризов актеров, каких-то их болезней. Все действует разновекторно, складываясь в пульсирующую материю кино. Все одновременно плохо, трудно и прекрасно. Ты сталкиваешься с препятствиями, борешься в этом производственно–творческом течении. И эти препятствия часто дают интересные поворотики, подсказочки. А не то, что где-то в сундуках все записано, лежит. Ждет своего часа. Записные книжки… и все такое

Про своего соавтора, художника и сценариста Евгения Голубенко
- Да он просто кладезь. Такой тихий омут. Сидит, молчит. Раз - как скажет, как придумает... Боже, какая прелесть, как потрясающе! У него не шаблонное мышление. Это важно. Скажем, вот он что-то придумает. Кажется, чепуха какая-то! Это просто чепуха какая-то! А через пару дней думаешь. Да нет, не чепуха, очень даже интересно. А он скажет: «Да ради Бога, делай, как хочешь. Я же не режиссер. Нравится? Делай. Я пошел рисовать…

Про фильм «Мелодия для шарманки», про то, как возник его сюжет, про его связь с «Детьми подземелья»
- Когда мы закончили фильм «Два в одном» возник такой вакуум. Ну непонятно, что делать дальше. Ничего не приходит в голову. Ничего не хочется. Все не нравится. Вдруг читаем сценарий Владимира Зуева, киевского автора, который так и называется «Мелодия для шарманки». И он вызывает во мне бурный восторг. Почему? Потому что красиво очень написано. Литературно красиво. Что-то совсем другое. Ничего общего не имеющее с предыдущим фильмом. Ну, сценарий, конечно, был слишком литературный. Мы его переделали для экрана. Но вы спрашиваете про связь с очень дальней картиной. Ну да… «Дети подземелья». Его тогда сильно исковеркали. Вроде бы формально эти два фильма близки. Там тоже дети. И тоже несчастные. Ну, ведь, совсем другое время. Другое кино.

Про работу с детьми
- Мне вообще-то нравится с детьми работать. Что-то в этом есть… первичное именно. Они настоящие актеры, если конечно, ты находишь талантливых детей. Они - настоящие актеры. Со всеми примадонскими качествами. Если они талантливы, вкусили этого сладкого яда - как это хорошо – играть, то они приобретают всевозможные лицедейские свойства. С вспышками эмоций, межактерскими интригами. Но они же впервые снимаются – отсюда идет эта первичность. Они познают профессию, не только играют. И возникает этот ток. Может, потом все иначе сложится. Вот в «Трех историях» у нас была Лиля Мурлыкина – совсем маленькая. Ей четыре года было. Но она сразу была кинозвездой. Когда остальные дети репетировали, она начинала громко кричать топать ногами, зашумливать «конкурентов», чтобы их не было слышно. Или отвлекать, дергать. А потом сама показывала - как нужно. Она сразу была примадонной.

Про действительность, про ток времени, который передается в фильме «Мелодия для шарманки»
- Да никогда я так не думаю: вот я в этом фильме через этих несчастных детей – передам эпоху или исторический момент. Мне не свойственно так думать. У меня другая профессия. Я думаю про двух сироток, у которых такая несчастная судьба. А то, что они живут в это время, а не в какое-то другое. Не люблю всего этого: есть у вас социальность или нет? Да ты попробуй, уйди от этой действительности. Она пролезет, если конечно, все по правде. Пролезет сама, не спрашивая. Две сиротки, три сиротки… Никогда не ставим специальной целью передать время через фильм… Другой способ мышления. А оно в плохом фильме - хорошем фильме проявится. Оно само из тебя лезет. Что бы ты ни делал.

О любимых актрисах - Нине Руслановой и Ренате Литвиновой
- Они совершенно разные. Нина - высокопрофессиональная, в смысле ученая актриса. Она окончила Вахтанговское училище. Замечательная актриса. Я ее снимала, снимала… Потом перестала, потому что ее у нее очень сложный характер, который мне в конце концов стал невмоготу, пару раз доводила меня до слез. И я ее бросила. Она как-то ошарашена была. А хотелось сниматься, и она стала себя воспитывать. Прошло время, я вернулась к ней. Она талантливая. Но типичное актерское существо. Глупеет, когда играет. Снимаются они с Сережей Поповым в «Познавая белый свет». Спрашивает: «Почему ты снимаешь его крупным планом, а меня – общим?». Ну, ведь, совершенно невозможно ответить на этот вопрос. Я начинаю придумывать: «У тебя, понимаешь, пластика такая… очень красивая, телесная. А у него только когда в глаза заглянешь, что-либо видно». Приходится вот так оправдываться. Так она существует на съемочной площадке. Если книжку писать о профессии, об актрисе, она – прекрасный пример. У нее актерская физиология. Она, работая, себя тратит. И через какое-то время, чтобы дальше хорошо сыграть такому типу нужно кого-нибудь растерзать. Тогда она ссорится с партнерами, гримершей. В осветителя может бросить башмак. Ей это нужно. И видишь, мотор внутри снова начинает шевелиться. Когда она произведет такое действие драконье над кем-то, то вдруг вся расцветет. Играет. Есть такие актрисы.
Рената - сценаристка, которая стала актрисой у меня в фильме «Увлечения». Я захотела ее снять, и на следующее утро она проснулась знаменитой актрисой. Она - существо необыкновенно кроткое, доброе и умное. На съемках так себя и ведет. Она стала профессионалкой, ничему не учась. Никогда не вступит с той же Ниной Руслановой в перепалку. Но и Нина Русланова уже теперь старается себя сдерживать. Такие вот разные женщины. Своеобразные.

Про партнерство актеров и непрофессионалов
- У непрофессионалов больше сюрпризности. Меньше школы, отсюда больше неожиданности, живости. Конечно, они более узкие. Могут сыграть «вот это» и «вот так». А профессионал может и Гамлета и Офелию. Но если он не гений, ты сразу угадываешь по какой канавке потечет роль. И если он будет играть с другим профессионалом, они принюхаются друг к другу, как две собачки. Поймут: ага – здесь вот так, потом – иначе. Они друг другу делают поддавки, используя технику. Когда актера вынуждают партнерствовать с непрофессионалом, он обижается, считает, что его ставят в унизительное положение. Но обижается он или нет, из актера вытаскивается человек. А из непрофессионала вытаскивается, сидевший внутри актер. И мне интереснее. А уж как дальше… Я наблюдаю за живым процессом, как встретились эти два существа.

Про интеллигенцию: вышла ли она из моды
- Я не говорила, что интеллигенция вышла из моды. Ну, наверное… она вышла из моды. Правда, я не очень над этим думала. Не разделяю точки зрения, мол, это какое-то искусственное образование. Это огромный, можно сказать, класс. Особенно в русском обществе дореволюционном, послереволюционном. Можно согласиться, что она вышла из моды в том смысле, что она ничего не придумала… А много тщилась. Казалось, приди они к власти, знали бы, что к чему. А этого не получилось. Вот и все. Много выпендривались, воображали про себя. Но делали это очень искренне, и расплатились за это. И кровь пролили. И в тюрьмах насиделись. И голодали. Все сложнее, чем представляется. Многие из них остались живы. Но уже отодвинуты чем-то более успешным. Да, ведь, и советская интеллигенция уже была скорей подпольем. Не только на кухне они сидели. Кого-то просто расстреливали. Сейчас они ничего не могут…

Про Россию и Украину, которые никак не могут поделить режиссера Муратову
- Вообще-то должна вам сказать, что живу я в Одессе. И свойство моей натуры - жизнь отшельницкая. Профессия моя связана с общением с огромным количеством людей. Я это в процессе работы еще и усугубляю. А живу, как отшельник. Я необщительный человек. Мало что знаю про другие места.

Почему Муратова не преподает, не работает в театре
- В театре не хотела никогда работать, сколько меня ни звали. Хотя были периоды, когда меня выгнали со студии, а в театр звали друзья. Но мне свойственно… я кинорежиссер. Мне нужно зафиксировать на пленке то, что делаю, чтобы это существовало без меня. Вне меня. Театр - постоянно живое общение. Ты сделал что-то, без тебя оно рассыпается. Спектакль может существовать в воспоминаниях, мемуарах. Это нечто эфемерное, не существующее как отдельный предмет. Так же как и педагогика. Живой процесс, который не фиксируется, утекает. А я должна зафиксировать, и расстаться с тем, что сделала. Бросить. Забыть. Поэтому мне трудно разговаривать про мои прошлые фильмы. Тем они и нравятся мне, на самом деле. Не сами по себе, а факт отдельного существования, самостоятельной жизни таких «предметов». Я могу заболеть, умереть. Я от них ухожу, я не хочу их знать! А они есть. И никакие мне не нужны обсуждения, интервью… Для меня это так ненатурально: про все это говорить. Я рада, что фильмы смотрят. И я бы хотела инкогнито присутствовать, и слушать, что вы тут про них говорите…

Самый непредсказуемый и парадоксальный из режиссеров Кира Муратова одна из немногих советских киноклассиков сумела сохранить молодость, дискуссионность, живость своего кино. О новых фильмах неуправляемой и изменчивой, как вода киноиллюзионистки Муратовой продолжают спорить. А она снова и снова организует мироздание в модель своего кино. Продолжает снимать маленькие трагедии большого и очень жизненного абсурда.

Ей не изменяет абсолютный слух и сегодня в «Мелодии для шарманки», как двадцать лет назад в «Астеническом синдроме», она снова безупречно точно ставит диагноз времени.

Детская рука прилепилась к замороженному стеклу электрички. Надолго. Рука отрывается. И по оттаявшей глади ползут капли, слезки. Герои святочной сказки сестрица Аленушка и братец Никитушка - беглецы из детского дома, которых решили разлучить. Сестру послать под Кременчуг, брата - в Полтаву. Дети едут в город, пытаясь отыскать пропавшего в неизвестном направлении отца. Их мытарства, муки голода и холода – ледяной узор на стекле жирующего, безразличного, праздного  общества. Над ними шуршат вечерние платья, роскошные шубы, кошельки звенят монетами, супермаркеты давятся изобилием, казино распирают Джек-поты… Через детей буквально переступают. А шарманку – фантастической красоты, настоящий раритет выставляют лотом на благотворительном аукционе в помощь детским домам. И пока идет аукцион – Алену и Никиту гладят по головке, да и вышвыривают на морозную улицу. В который раз. А в супермаркете проходит игра для богачей в клептоманию – укради за 15 минут что тебе приглянулось в магазине. А богатенький дяденька (Олег Табаков) присмотрел в бездомном Никите рождественский подарок жене – вот тебе живой диккенсовский ангелочек с грустными глазками. И жена (Рената Литвинова) чистая фея из «Золушки» в диадеме и мехах примчится, но ангелочка уже снова выбросят на мороз. И тогда она пойдет в отдел «Товары для дома», не зря же приехала в магазин. Все оплачено. Все позволено. Только милосердие - не прижилось, не привилось, усохло.

В авангадирстко-натуралистическом, мудром наиве кино Муратовой взрослые – безумные, пьяные, жестокие, веселые, в прекрасных нарядах и обносках – объединены общим чудовищным равнодушием. Точно, как в андерсеновской «Девочке со спичками», бродяжки из «…Шарманки», замерзая от холода, смотрят как за праздничными окнами разряженные девочки и мальчики примеряют костюмы ангелочков, на белые скатерти возносятся блюда с яствами. Рождественская сказка оборачивается черным сюром про город, залитый огнями, но лишенный света. Выразительным символом становится сцена, в которой десятки людей носятся по вокзальному залу и орут в мобильники. И никто никого не слышит…

Лариса Малюкова
обозреватель «Новой»

26.06.2009

Глаза Киры Муратовой.
Оператор «Мелодии для шарманки» рассказал «Зеркало Недели», почему уехал из Украины и о «светлом будущем» Одесской киностудии
Автор: Любовь ЖУРАВЛЕВА № 25 (753) 4 — 10 июля 2009

Новый фильм Киры Муратовой с успехом был показан в основном конкурсе 31-го Московского международного кинофестиваля. И получил там немало поощрений от кинопрессы, а также приз «За лучшую женскую роль» (юная актриса Лена Костюк). Оператор картины — Владимир Панков. Он же снимал культовую (или знаковую, как хотите, так и назовите) ленту Киры Георгиевны «Астенический синдром» (1989). А затем, после перерыва — спорный фильм «Два в одном» (2007). Таким образом оператор-виртуоз Панков — «человек Муратовой». О которой мы с ним и говорили. Затронули, разумеется, не только нашумевшую «Мелодию для шарманки», но и общие проблемы украинского кино, которые для этого мастера небезразличны, ведь именно в Украине он когда-то начинал свою профессиональную деятельность.

— Владимир Михайлович, творчество Муратовой боготворят профессионалы. Но к ее фильмам с опаской относятся простые зрители. Они говорят — и «гений», и «творческий уникум», порою даже «режиссер-шизофреник». Какое из этих определений, на ваш взгляд, наиболее подходит Кире Георгиевне?

— Сколько ни работал с ней, постоянно что-то для себя открываю. Она неожиданный режиссер. С ней всегда сложно… Ей кажется, то, что она просит сделать и в результате получается, всем понятно. Но это не так. Мне обычно вначале вообще ничего не понятно. И только постепенно, стараясь во все вникать, замечаю: то, что мне казалось глупостью, вовсе не глупость. По крайней мере, для меня! Для тех, кто не хочет разобраться, все может так и остаться неясным. Но кому нужно — поймет.

В ее режиссерской манере повтора, нелепости, даже в вещах, которые раздражают, лично я нахожу глубочайший смысл. Опять-таки не сразу. Часто в процессе не всегда могу спросить, что она этим хотела показать…Нет, спросить-то как раз могу, просто она не всегда может объяснить. Приходится следить, замечать штрихи, разгадывать. Для этого нужно время.

Странно с ней работать, но интересно. В ней, конечно же, присутствует какой-то выворот видения, своеобразие, а главное — она умеет добиваться передачи задуманных ощущений на экране. Да, гений… Злой? Вряд ли.

— «Мелодию для шарманки» вы снимали в самых шумных местах Одессы и Киева, в том числе и на вокзале… А как сегодня люди реагируют на съемочный процесс? Небось, привыкли уже к особенностям?

— Кино, как праздник, всех привлекает. И Муратова интересна всем. Хотя и говорят, что последние ее работы не все смотрят. Что бы о ней ни говорили, я вижу, как всегда идут ей навстречу, посторонние люди радостно дают добро на место, помещение для съемок, любые пожелания ее учитывают. Или те же актеры… Она ведь выбирает довольно «дорогих». Но для Киры они готовы делать послабление.

Возле нее всегда кто-то крутится, кто-то к ней липнет. Она как магнит притягивает к себе нахальных, необычных людей. Причем чем более бесцеремонный человек, тем он больше ее привлекает. Она не любит скромных, стеснительных. Они ей неинтересны!

— Трудно быть «человеком Муратовой»? Если да, то в чем трудности?

— Она же не сразу начала работать со мной. Думаю, если бы это было возможно, так и работала бы с Юрием Клименко. Мы все начинали на Одесской киностудии. У него была московская школа. а она, как известно, отличается большим качеством. В Одессе имело смысл учиться только у Юры. Он всегда был немногословен. Никогда не узнаешь, что и как он делает. Его потрясающие операторские работы вызывали не только мое любопытство. Не знаю, то ли он заболел, то ли что-то случилось, но Кира Георгиевна вынуждена была в дальнейшем снимать фильмы с кем-то другим.

В 1989-м она пригласила меня в сложную картину «Астенический синдром». Потом сказала: «Это отличается от всего того, что я снимала раньше!». Эта первая наша совместная работа была самой трудной. Выглядело это жесткой борьбой. Она не выносила, когда камера начинала двигаться без ее указаний. Она же очень статичный режиссер. Ей казалось, что любое движение — это нарушение ее замыслов.

Потом мне пришлось уехать. И она работала с Геннадием Карюком. Но он все время ускользает. Не только потому, что с ней сложно, а и потому, что с ней больших денег не заработаешь. На украинское кино мало денег выделяют. От картины к картине я предлагал некое «движение». В «Мелодии для шарманки» двигается все.

— В «Шарманке» основную «мелодию» ведут дети. Как они себя проявили на площадке? Светит ли кинобудущее этим ребятам…

— Дети замечательные. Не зря она так долго их выбирала. Кира Георгиевна вела себя с ними как со взрослыми. Даже, пожалуй, жестче. Очень властно. У нас возникли проблемы с одним молодым человеком… На площадке у него стали проявляться звездные привычки: он разворачивался и заявлял, что играть не будет. И началось это не сразу, а после того, как часть картины уже отсняли. Говорил: «Будете терпеть!». Были моменты, когда Муратова довольно громко с ним разбиралась: «Все! Надоело! Закрываем картину!».

Случалось, из-за этих фокусов по полдня простаивали. Потом молодой человек понял, что никаких скидок на возраст не будет. Я, например, сразу, едва он начинал вредничать, делал вид, что ничего не замечаю. Дети это поняли. Зато режиссеру могли сказать: «Кира, я буду делать только так». Она заводилась: «Стоп! Мне так не надо!» И показывала снова и снова.

В результате дети играли, как хотела Кира Георгиевна. Сыграли прекрасно, особенно это чувствуется в длинных кусках. Это как раз то, что и взрослым трудно дается. На мой взгляд, есть и проколы. Но она не хочет их видеть… В одном из дублей я почувствовал детскую наигранность. Смотрю — и не верю! Я бы этот дубль ни за что не выбрал. Ей в этой «фальшивой неправильности» видится что-то свое — приятное.

— Вы, наверное, сталкиваетесь и с особыми просьбами актеров-звезд? Особенно актрис… Рената Литвинова или Нина Русланова, небось, просят о выгодном для них ракурсе, свете?

— Нет! Это все работа Киры Георгиевны. Она внимательно относится к костюмам, гриму, свету. Мучительно долго ищет то, что нужно. Пока не перепробует массу вариантов, не успокаивается. Бывает, проходит не один месяц. Не случайно у нее актеры переходят из картины в картину. Мы между собой называем их «придурками». Не со зла, а как комплимент. Она их очень любит. Это актеры, которым она доверяет, которые удовлетворяют ее понимание работы в длинном куске. Я смотрел фильм на фестивале: Русланова, Табаков, Литвинова замечательно свои эпизоды вытянули. Просто порадовался за всех! Так что они работают у нее на все сто. И я бы никого из них не назвал капризным, скорее очень деликатными.

— Наблюдая на площадке за Литвиновой, можете безоговорочно утверждать, что эта актриса истинная «икона стиля»?

— Мне кажется, она исключительно хороша только для Киры. Ни разу не слышал, чтобы они что-то долго обсуждали. Замечал, что Руслановой она начинала что-то объяснять, но та ей отвечала: «Сама все сделаю!». А Рената устраивает ее такой, какая есть. У нее необычная манера двигаться, артикуляция губ, плавность изгибов локтей, томность поворотов головы, необычные взгляды. Вроде все делает просто, но в то же время выглядит это своеобразно. Она вся такая загадочная… Для Киры ее индивидуальность — бальзам. Кире всегда кажется, что Литвинова точно попадает в характер. Хотя фильмы-то и героини разные, а интонация, с которой они разговаривают, почти не отличается.

Литвинова, кстати, и в жизни такая. Я не собирался идти на фестивальный просмотр. Отказы­вался до последнего. Ну, пришел в чем был: в черной рубашке, белых брюках и сандалиях. Никто и слова не сказал. Только Рената, увидев меня, отчитала: «Как ты мог?» Устроила настоящую «раздачу» в своей плавной манере.
Я-то привык, что оператора никто не видит.

— Московская пресса оказалась очень благосклонной к вашей картине. А как реагировал зритель во время московского фестиваля? Фильм ведь довольно продолжительный?

— Обычно на ее картинах те, кому не нравится, уходят. В основном не выдерживают продолжительности. Фильмы у нее действительно длинные, как многие считают — растянутые. «Мелодия для шарманки» — не исключение. Я знаю, что она пыталась ее сократить. Но когда есть материал, который ей нравится, она ни от чего отказаться не может. В этот раз, несмотря на то, что фильм длинный, люди из зала не уходили! Мне показалось, хорошо приняли. И аплодировали во время показа. И смеялись. И тишина трагическая стояла в зале.

— Кроме муратовских картин, вы много работаете в телевизионном кино. А с кем из серьезных режиссеров (кроме Киры Георгиевны, естественно) вам хотелось бы поработать над большим прокатным проектом?

— С тем, с кем я вошел в эту профессию. Я начал работать в 80-е годы с Игорем Минаевым. Мы одновременно закончили Киевский театральный. Дружим со студенческих лет. Мне понятны все его желания и привычки. Мы одинаково чувствуем и видим «картинку». Ему не нужно ничего объяснять. Хотя он обладает сильной режиссерской индивидуальностью.

Один у него недостаток — мало снимает. Сейчас пытается найти возможность снять фильм о Чайковском. В сценарии больше фигурирует жена композитора, но в этом и заключается замысел. Идея — рассказать о великом композиторе через его окружение. Жену должна была играть Изабель Юппер — сорвалось. Хороший режиссер, но такая у него судьба — ничего легко и быстро не дается. А жаль. Это как раз тот случай, когда деньгам предпочитаешь удовольствие работать с определенным человеком. Каждый фильм, снятый с ним, для меня — событие. С Кирой — тяжело. Но тоже есть о чем вспомнить. Это лучшие периоды в жизни, когда чувствуешь, что рядом с личностями занимаешься настоящим делом.

К примеру, недавно снял с режиссером Мухамедовым двенадцатисерийный фильм «Катя», о войне. И режиссер толковый, и работать приятно. Мы оба понимаем, как можно сделать лучше, но нет такой возможности: в сериале другая скорость. Самое страшное в сериалах — то, что теряется понятие об искусстве кино. С кем бы я ни работал, стараюсь, чтобы меньше оставалось простора для разговоров. Можно сохранить дух кино и в сериалах, нужно давать их делать режиссерам кино, профессионалам. Кино — это школа. Она требует мозгов, образности, индивидуальности. Совсем другая радость.

— Между вашим «Астеническим синдромом» и картиной «Два в одном» — пропасть… Длительная пауза! Что вы делали в 90-е? Как на хлеб зарабатывали?

— Перестроечный период был для меня тяжелым еще и потому, что отец болел… Я делал все возможное, чтобы поддержать родителей. Поехал в Париж. Снял с Минаевым фильм «Наводнение». Потом диплом какой-то снял, рекламу. Но этого было настолько мало... Приходилось подрабатывать ремонтом квартир. Между ними радовался всему тому, что возвращало меня к профессии — трем документальным фильмам с французами. Но съемочный период проходит быстро, а я не мог долго ждать. Возвращался к ремонтам. Семью кормить нужно было. Поэтому жил то там, то в Москве. Заработаю что-то — еду домой. Так продолжалось лет восемь. Где появлялась возможность снимать, там и был. Хотя летать из одной страны в другую — тоже очень дорого.

— А как сегодня в Москве?

— Это единственное для меня место, где можно остаться в профессии да еще и прилично зарабатывать. Начал с режиссером Юрием Кузьменко с сериала «Дальнобойщики». Купил квартиру. Гражданство принял. В Москве у меня постоянно работа…

— Традиционный, а может, и риторический вопрос напоследок… Есть ли светлое будущее у украинского кино? Вы ведь знаете, что у нас происходит, что и кто снимает?

— К сожалению. Может ли быть кино в государстве, в котором поощряется очевидное воровство? Одесскую киностудию продали ведь не без ведома государства? А куплена она хитро, чтобы распродать по кусочкам. Земля — в центре города, да еще и у моря, должно быть дорогая, но спрос будет.

И как не стесняются так нагло обворовывать и обманывать свой народ! Одесская студия давно уже ничего не снимает. И даже никого не обслуживает. В ее уставе только один из тридцати девяти пунктов гласит о том, что можно снимать кино. Часть киностудии Довженко, по некоторым версиям, уже продали. И что, деньги от продажи на кино пошли? Практически все, что снимается в Украине, снимается за московские деньги. Просто стыдно! Профессионалы вынуждены уезжать из страны, потому что идет сознательное разрушение киноотрасли. При этом создают какие-то «фестивали». Зачем? Разве есть что показать? Большая страна с прекрасными кинематографическими традициями — без кино… Стыдно, ужасно.