читала....
но очень давно и (в силу тогдашнего юного возраста) на классику вообще не тянуло.
люимое у Гоголя, это конечно "Ночь перед рождеством".

история №1

Однажды Земфира Рамазанова и Рената Литвинова ходили по дорогому парфюмерному бутику в центре Москвы. Певица устала и явно хотела домой. Актриса же была явно увлечена процессом.
- Смотри, вот Clive Christian?s Imperial Majesty, я такие хочу!
- Рената, я устала, может, пойдем уже…
Глаза Ренаты Литвиной блестели, она не слышала Земфиру.
- А вот Caron?s Poivre, может их? Хотя нет, вот же стоят Baccarat?s Les Larmes Sacrees de Thebes! Или нет, вот, точно, Annick Goutal?s Eau d?Hadrien!..
- Рената, бери Шанель.
- Я не хочу Шанель, я хочу Hermes? 24 Faubourg!
- Бери Шанель, я сказала.
- Нет, Shalini Parfums? Shalini!
Земфира взяла за локоть Ренату и повела ее к стенду Шанель.
- Бери Шанель, - строго сказала она. – Я потом объясню.

(С) litera_z

улыбнуло))
про Шанель особенно)))

ИСТОРИЯ №4
Однажды Земфира Рамазанова досмотрела ролик, закрыла браузер и позвонила Ренате Литвиновой.
- Привет. Пошла все-таки?
- Пошла.
- И снялась?
- И снялась.
- И не страшно было?
- И не страшно.
- Самого-то хоть видела?
- Видела. Нет, не видела. Точнее, кажется, что видела. Не знаю, в общем. Видела, да.
Женщины помолчали. Вздохнув, Земфира продолжила.
- Какой он?
- Ну такой, в темных очках, стоял в уголке, все ухмылялся. Но не уверена, что это был он, - задумчиво отвечала Рената Муратовна.
- Так а чего не познакомилась? – воскликнула Земфира.
- Ага! – тоже возвысила голос Литвинова. – Еще скажи, надо было подойти, потыкать пальцем – есть он, мол, или нет его, голограмма. Теплый ли он. Как поживаете, спросить надо было, да? Жена, детишки? Творческие планы? Так, что ли?
- Ну да, да, ты права, - уступая, тихо ответила певица. – Я вот тоже предпочитаю не знакомиться с авторами. Я понимаю, что его работа – это лучшее, на что он способен, и так, при личном общении, он вряд ли очарует меня больше…
- Вот и я о том же, - грустно сказала актриса. – Вдруг он… я не знаю… вдруг он скучный сам по себе! Или наглый. Или вообще странный какой-нибудь. Не разговаривает, например. Или инопланетянин. Вот, инопланетянин. Точно.
Женщины помолчали еще немного. Обе чувствовали странную грусть и легкое беспричинное смятение.
- Ну хоть видела, да? – снова спросила певица.
- Говорю же, не знаю. Может, видела, а может, нет. Видела мужика в темных очках – вот все, что я могу сказать.
- Ясно…
Певица и актриса поболтали еще немного и попрощались. В интернете появился трейлер к фильму по роману Виктора Пелевина «Generation "П".

(С) litera_z

17 Ноя, 2008
6:42 PM

Однажды Земфира Рамазанова читала последнюю книгу Виктора Пелевина «П5». Не выдержав, певица позвонила Ренате Литвиновой.
- Привет. Ты помнишь «Школьный вальс»? – сосредоточенно спросила госпожа Рамазанова.
- Помню, а что? – удивилась госпожа Литвинова.
- Вот когда Абрамович приехал, ты же с ним рядом сидела?
- Ну да, рядом. Ты потом тоже на балкон пришла.
- Да, да, я помню. А ты уверена, что это был Абрамович? В смысле, ты точно знаешь, что он был?
- Не понимаю тебя…
- Ты чего просто так сидела-то?
- Я не сидела, я разговаривала!
- Надо было его незаметно как-нибудь ткнуть пальцем, проверить…
- Что проверить?
- Ну, что это Абрамович. Точнее, что он есть. То есть, что этот человек, который представился Абрамовичем и выглядит как Абрамович - есть, а не кажется.
Литвинова слегка закашлялась.
- Ты о чем? – все больше запутывалась актриса.
- Нет, это я так…- рассеянно произнесла певица. – А когда мы выступали на открытии «Сноба», помнишь? Кто все эти люди, ты знаешь?
- А чего их знать-то. Слушали, да и ладно, - уже ничего не понимая, сказала Литвинова.
- Да нет, я не это хотела спросить, - еще более рассеянно, медленно произнесла Земфира. – Вообще, существует ли все это…
- Что – это?
- Все. Это.
- Что случилось-то?
- Да я тут Пелевина читаю, - наконец призналась Земфира.
- Аа. Напугала, – облегченно вздохнула Рената. – Так Пелевина самого не существует, поэтому все нормально.
- А что тогда существует? – печально спросила певица.
Литвинова вдруг задумалась.
- А кто ж его знает… Дашь почитать потом?
- Дочитаю – бери, ага, - сказала Земфира и, попрощавшись с Литвиновой, вернулась к смешной и страшной книге.

(С) litera_z

26 Сент, 2008
3:39 AM

Однажды Рената Литвинова решила раздать друзьям крысят, родившихся недавно у ее крысы. Первым делом актриса позвонила Земфире:
- Привет. Тебе крысята не нужны случайно? Их так много, ползают везде, не знаю, что с ними делать. С одним я еще справлюсь, а вот со всеми…
- Нет, ты же знаешь, у меня есть рыбки. Они и так много жрут, а тут еще крысята, - с сожалением сказала госпожа Рамазанова.
Литвинова обзвонила всех своих знакомых из мира кино, но маленькие крысята никому не были нужны. Тогда она стала обзванивать музыкантов Земфиры. Все по очереди отказывались, но басист Алексей Беляев внезапно с радостью согласился.
- Конечно, возьму! Везите, Рената Муратовна.
Алексей уже ждал Литвинову у своего подъезда. Взяв корзинку с крысятами, он бережно закутал их шерстяным шарфом, поблагодарил и ушел.
Через неделю Рената заехала к Беляеву проведать своих бывших питомцев. Устроены они были очень хорошо, можно даже сказать, с излишествами, и ни в чем не нуждались. Большая, просторная многоквартирная клетка стояла посреди комнаты, музыкант как раз распаковывал коробку с витаминизированным кормом и заодно проверял, во всех ли отделениях крысиного общежития есть вода и свежие фрукты.
- Хорошо живут, - умилилась Литвинова.
- Конечно, хорошо! – улыбнулся Беляев и застенчиво добавил: - Полюбил я тварей…
Алексей угощал Литвинову чаем с пирожными и все время заботливо посматривал за крысятами, выпущенными для променада на кровать.
Знаете, что им нравится? - спросил Беляев.
-Что?
Вместо ответа Алексей принес свою бас-гитару и положил ее на кровать. Крысята немедленно стали исследовать инструмент.
- Я сделаю из них музыкальных крыс! – заговорил Беляев, и глаза его заблестели. Они будут различать аккорды. Я научу их пищать в правильной тональности. Я уже сейчас представляю, как это будет звучать. И это будет круто.
Рената Литвинова не решилась ничего сказать. Басист Алексей Беляев смотрел на крысят, ползающих по струнам его дорогой бас-гитары, и улыбался.

(С) litera_z

Да,да..ты права

не согласна. Ведь про анекдоты никот не говорит, что это зло. Так же и тут. Просто история, сочинительство. По-моему, фантазия автора-рассказчика так проявляется отлично.

(С) litera_z

Платье-2
21 Авг, 2009 at 8:07 PM

Однажды Земфира Рамазанова прочитала в интернете о том, что актриса, режиссер и модельер черных платьев Рената Литвинова под маркой фирмы Zarina выпускает свою новую коллекцию одежды и что она вообще стала лицом этого торгового дома. Не выдержав, певица позвонила Литвиновой.

— И пошла?
— И пошла.
— И стала лицом?
— И стала лицом.
— И выпустила новую коллекцию?
— И выпустила коллекцию.
— И не стыдно?
— А что стыдного-то? — слегка обиделась Литвинова. — Деньги зарабатываю.
Женщины помолчали немного.

— Слушай, — робко заговорила Рената Муратовна. — Становись тоже чьим-нибудь лицом, а?
— У меня не так много лиц, чтобы они становились чьими-то.
Помолчали еще. Земфира почувствовала через трубку, как Литвинова на том конце покачала красивой головой.

— Ну, или попробуй сделать свою коллекцию! — вдруг с воодушевлением сказала она. — Придумай для начала какое-нибудь платье. У тебя же получится. Давай, попробуй!
Земфира поколебалась.
— Все вокруг шьют платья и делают из них коллекции, а я что, хуже всех что ли? — решилась Земфира. — Точно. Я попробую.
Женщины попрощались, и Земфира принялась за работу.

На следующий день певица позвонила Литвиновой и попросила, чтобы та пришла посмотреть платье, которое у нее вышло. Литвинова приехала и увидела маленькое черное платье, сшитое с беспечной небрежностью и каким-то грубым изяществом. Подол был обрезан криво и не подметан. Отовсюду торчали нитки. Рукава были чуть разной длины. Сама швея, вся обсыпанная обрезками ниток, с сантиметром на шее, торжественно держала в поднятой руке ножницы и, казалось, была довольна.
— Смотри! Вот какое платье. Для коктейлей.

Литвинова взяла этот наряд двумя пальцами и покосилась на него с такой нежной жалостью, с которой, бывает, смотрят на то, что так много обещало и чему теперь нельзя помочь.
— Ты сама, что ли, шила? Кто ж своими руками-то шьет… — сказала она с легкой горечью.
— Сама! Я никому не могу ничего доверить. Я продюсер и исполнитель в одном лице. Я…
— Да, я знаю, — поспешно согласилась Литвинова и ушла в другую комнату примерить платье.

Надев его, она вдруг вздрогнула и почувствовала, будто что-то не так, словно какая-то неведомая, пугающая и мощная сила облекла ее вместе с этим черным платьем. Актриса каким-то шестым чувством угадала, что теперь ей будут подчиняться сотни тысяч людей. Скажи она слово — они повторят. Сделай она шаг — они сделают тоже. Литвинова чувствовала в себе власть.
Рената Муратовна подошла к окну и выглянула на улицу. Был обычный будний день, несколько прохожих шли по своим делам.

— Стойте! — крикнула Литвинова в окно. — Вы должны танцевать. Повторяйте за мной.
И начав делать какие-то несложные па, Литвинова с ужасом и с восторгом смотрела, как прохожие, глядя на нее завороженными, как будто не своими глазами, точно повторяли ее движения.
— Идите! — отпрянула Литвинова от окна.
Снова выглянув через минуту на улицу, она приметила одну девушку и сказала ей:

— Пой!
Девушка послушно остановилась, обернулась к окну и ломаным тонким голосом послушно запела:
— Звать любовь не надо, явится нежданно… — и дальше в таком духе.
Литвинова ахнула и покачала красивой головой. Отпустив эту девушку, она выбрала другую и приказала ей:

— Играй!..
Тут же посреди улицы появилась старая облупленная ванна, наполовину заполненная пенной водой. Девушка, одетая в красное платье с открытой спиной и в шелковые дореволюционные чулки, сидела на краю ванны, пила что-то из горлышка изящной пыльной бутылки и курила. Рядом с ней на тумбочке стоял старинный телефон с рожками. Он зазвонил. Девушка бросила его в ванну. Где-то каркнула ворона, и тут же вода ушла, обнажив лепестки роз на дне ванны. Ударил гром, и в зеркалах отразилась молния.

Литвинова была восхищена, и в то же время ей было страшно. Выпустив девушку из декорации, она переоделась в свою одежду и вернулась в комнату к Земфире.
Та была уже не довольна, а грустна. Взяв у Литвиновой платье, она произнесла печально:
— Никакой из меня, конечно, модельер не выйдет. Не швея я, не швея…

Литвинова смотрела на нее и напряженно думала:
«Нужно как-то обезвредить это платье, спрятать его. Лучше даже уничтожить. Вдруг им завладеет плохой человек. Это же будет новый Гитлер! Вдруг оно достанется, допустим, Медведеву. Медведев в платье — это уже само по себе страшно. А может… Может, я выпрошу у нее это платье… В моих руках оно никому не принесет вреда…»

Через силу улыбнувшись, Литвинова заговорила, качая красивой головой:
— Нет, почему же. Напротив, это платье мне очень понравилось. Мне кажется, у тебя есть способности. Подари его мне, пожалуйста. Я с удовольствием буду его надевать на светские вечеринки.
Земфира усмехнулась.
— Ты что!.. Боишься меня обидеть… Я же знаю, что у меня получилось плохое, некрасивое платье. Позориться только на вечеринках. Я в нем буду по хозяйству хлопотать. Полы мыть. Картошку чистить.

И, сказав это, Земфира скомкала платье и бросила его в угол. Рената Литвинова проследила глазами его короткий полет и перестала качать красивой головой.

Не ко мне вопросы
а к litera_z...

Платье
19 Мар, 2009 at 8:43 PM

Однажды Земфира Рамазанова инкогнито посетила презентацию авторской коллекции одежды Ренаты Литвиновой. Закрывшись черным веером, певица бродила между платьев и гостей и скучала. Вдруг она увидела то самое платье.
Это было роскошное черное платье из черных перьев, в котором певица танцевала, бешено кружась у микрофона, на своем грандиозном концерте 1-го апреля 2008-го года. Такое же точно платье висело теперь в комнате роскошного пентхауза в центре Москвы, где проходила презентация, и светские люди с удивлением смотрели на эту вещь из вечернего гардероба птицы Феникс. Земфира оглянулась, медленно подошла к платью и осторожно притронулась к нему. В глазах певицы отобразилась ностальгия. Прогнал ностальгию безликий охранник в дорогом, но безвкусном черном костюме:
— Руками коллекцию не трогайте, пожалуйста, — сказал он мрачно и застыл.
— Извините, — просто ответила певица, боясь быть разоблаченной, и совсем спряталась за веером.
Дождавшись, когда Литвинова на секунду осталась одна, Земфира подошла к ней и, глядя в пол, тихо сказала:
— Платье.
— Что — платье? Тут много платьев, и все мои! — весело откликнулась Рената Муратовна.
— Я заберу платье из перьев? Оно мне дорого как память.
— Как это заберешь? — заговорила Литвинова, качая красивой головой. — Оно же денег стоит.
Певица достала бумажник.
— Нет, ты что. Прямо здесь продавать что ли? Я ведь не продавец. Я дизайнер, модельер. Я художник!
— Жалко платья? Материальные ценности стали довлеть над благородными принципами свободного художника? По старой дружбе — дай поносить хотя бы, — сказала Земфира.
— Можно, конечно, второе такое же сшить… Сдизайнерить, — голосом, в котором содержались нотки уступки, сказала Литвинова. — Но не за просто так.
Земфира еще раз достала кошелек.
— Нет! Понимаешь, близится 1-е апреля, такая дата. Можно было бы, так скажем, повторить… тот же размах. Десятки тысяч восторженных людей. Олимпийский. Я в первом ряду, а ты на сцене — в этом платье! — воскликнула Рената Муратовна.
Земфира вздохнула и отрицательно покачала головой.
— Пошлые намеки делаете, товарищ модельер.
— Не пошлые. Денег стоит.
В этот момент к Литвиновой подошел очередной гость, она обратилась к нему, и разговор остался незаконченным.
Земфира походила вокруг платья еще немного и, решившись, снова попыталась взять его в руки. Охранник тут же вырос из-под земли:
— Девушка, нельзя руками трогать модельный ряд. Коллекция «круглый год на все времена» выдающейся российской актрисы не для того тут повешена, чтобы каждый желающий светский человек ее руками хватал. Это же искусство, тут понимать надо.
Земфира посмотрела на охранника, как на шкаф, сложила свой веер, сунула его в нагрудный карман цербера и покинула презентацию. Светские люди с интересом рассматривали авторскую коллекцию одежды Ренаты Литвиновой.

эссе Дмитрия Быкова о Ренате Литвиновой

Писатель Дмитрий Быков первое время терпеть не мог Ренату Литвинову, а потом как-то привык, успокоился и в чем-то даже полюбил. В данном случае это не интервью, а портрет — на фоне личных отношений.

На кинофоруме в Суздале в 1996-м она подошла ко мне — роскошная, высокая, колышущаяся на каблуках и, по тогдашней моде, слегка пьяная:

— Дима! Почему вы меня так не любите… бэби…
— Это у меня так проявляется любовь,— ляпнул я и убежал.
Чем случайней, тем вернее.

Было время, когда я терпеть не мог Ренату Литвинову, и даже широко писал об этом.

— Знаете,— говорю,— Рената, я так был неправ в отношении вас…

— Вот видите,— говорит она,— но вы хоть признаете…

С ней не больно-то подставишься. И тем не менее именно ей — как и другой женщине ее склада, Ахматовой, скажем,— я бы охотно рассказал всю свою жизнь, если б хоть на мгновение допускал, что им это зачем-нибудь нужно.

Сноба

Вообще-то я в симпатиях и антипатиях ошибаюсь редко. Скажем, не нравился мне на моем курсе один претенциозный мальчик, который все увлекался Сартром и Годаром и молодежными бунтами. Нос он задирал высоко, и я, скромный ботаник, казался ему конформистом. Теперь этот нонконформист правая рука Василия Якеменко, создателя «Наших» и как бы министра молодежи. И таких историй полно. Но с Литвиновой, кажется, меня что-то сбило — то ли потому, что ее самозабвенно хвалили неприятные мне люди, а иногда приятные, но глупые, то ли я слишком опирался на художественный результат. А художественный результат в ее случае не главное, потому что не она в нем виновата. Сценарии кромсали или ставили по-своему, актерские ее данные использовали кто во что горазд, и в неталантливых руках она действительно выглядела «нашей свежезамороженной Мэрилин Монро из Урюпинска», как написал один критик, тоже ее не любивший. Теперь-то я люблю Ренату Литвинову, на многое для нее готов,— но, господа, я ведь и к девяностым в девяностые относился хуже некуда. А теперь кажется — очень даже ничего.

Вообще быть современником сноба — ничего хорошего. Сноб во всем чрезмерен, слишком ярко настаивает на своем, на каждом шагу доходит до самопародии — и у него серьезные проблемы со вкусом. Моднику важно, как он выглядит, но умирать за это он не готов. А снобу это до такой степени важно, что жизнь ему относительно недорога. Скажем больше: любой эстетически последовательный человек отличается высокой личной храбростью и презрением к опасности, да и к самой жизни. Литвинова — замечательный человек для экстремальных ситуаций: ей так важно себя уважать, что она из-за одного этого не сделает никакой гадости. Как показывает практика, эгоизм — более надежный стимул, чем любовь к людям. Я больше доверяю тем, кто хочет хорошо выглядеть и честно в этом признается. Когда другая претенциозная женщина, тоже с изломанностью, эстетством, но без литвиновского таланта, рассказывает, как она помогает бомжам, потому что любит людей, я в это никак поверить не могу, и мне не нравится, что она возвышает себя за счет бомжей. А если бы она сказала, что это у нее от желания хорошо выглядеть, я бы ее зауважал, не говоря уж о том, что это было бы честно. Вот у Литвиновой все честно.

Я заметил эту черту еще у Алены Витухновской, которая тоже не должна была мне нравиться по определению: стихи авангардные, неровные, крикливые, и внешность крикливая, и презрение ко всему живому так и сочится из ее пор. Но то, как она сидела, никого не сдавая, и то, как вела себя потом,— аргумент серьезный. Я понял, что она не лукавит, действительно не любит жизнь, совершенно ею не дорожит, короче, ей действительно важно хорошо себя вести, потому что иначе она не сможет себя любить, а это в ее случае единственная живая эмоция. У Литвиновой, я думаю, примерно та же история — с поправкой на то, что некоторых она все же любит, даже больше, чем себя, но градус безумия у этих людей должен соответствовать ее собственному. А когда появилась Земфира, стало понятно, что литвиновский максимализм еще и относителен, что она, в общем, белая и пушистая на фоне другой ураганной девочки, а художественный результат сопоставим.

Искусственная шизофрения

Я не буду тут пересказывать ее биографию, которой, в сущности, почти и нет: родилась в 1967 году, в январе (а я, кстати, в декабре, очень приятно), росла без отца, названа в честь дяди Рината, мать — врач. Что важно: дома была медицинская энциклопедия, и Литвинова с детства любила слушать прилагавшиеся к ней гибкие грампластинки с записью шизофренического бреда.

Не зря шизофрения превратилась в литературный миф, считается чуть ли не обязательной спутницей гениальности; сразу скажем, что в девяти случаях из десяти нас не ждет никаких открытий, но шизофрения, пожалуй, единственная душевная болезнь, позволяющая свихнуться со знаком «плюс».

Это ненадолго, как всякое болезненное цветение; подступает умственная деменция, распад личности, человек перестает следить за собой, а там и соображать. Но поначалу, когда интеллект еще не затронут, появляются удивительные идеи. Я вот в детстве тоже очень любил читать старинный, пятидесятых годов, учебник «Психиатрия» со стенографическими записями разных бредов: параноидальные были, как правило, логичны и скучны, сопряжены с бредом величия и мало отличались от застольных бесед Гитлера (вот уж точно невыносимое чтение — и скучное, и страшное).

Шизофреники бредят бескорыстнее, веселей, слова у них ставятся не в линейку, а под углом, как у Платонова, и особенно прелестны мгновенные и внезапные перескоки с предмета на предмет, композиционные ходы, до которых рациональный ум не додумается. Литвинова именно тогда научилась своим точным и неправильным словесным конструкциям — именно точным и именно неправильным: «После родов у меня в теле имеются жирные моменты»… Скажи иначе — и будет непохоже, общо. Или знаменитое «все в мире так закрючковано»… Про человека, который одновременно с Литвиновой сделался символом и знаменем отечественной молодой кинематографии,— про Охлобыстина, конечно,— сценарист Александр Александров замечательно сказал: «Он сошел с ума на имитации сумасшествия». У Литвиновой иначе — она привила его себе, как врач прививает чуму для изучения симптомов; и ее сдвинутая речь стала для сдвинутой реальности девяностых годов так же адекватна, как платоновская для двадцатых. Литвинова продемонстрировала на себе все болезни эпохи — но, разумеется, никогда не отдавалась этому эксперименту до конца. Зачем она все это делала? Ну это был такой, если хотите, наш ответ прагматизму и обогащению, наш голос непродавшихся и незарабатывающих, демонстративно отстраненных на грани аутизма. Наша попытка самоутверждения маргинальных. Вы вот так, а мы вот так. Мы никогда не будем делать того, что некрасиво, а если нам предлагается жить некрасиво, мы умрем. Во времена, когда затаптывали слабых и безумных (а в девяностых это было, нечего кривиться), мы демонстративно будем слабы и безумны. Этой слабостью и безумием мы вас покорим, и вы будете нам ножки целовать.

Сценарист

Интересно, что во ВГИКе она дружила и потом общалась как раз не с иконами стиля, не с гламурными красавицами, а с жесткими профессионалами. Скажем, ее очень любили Петр Луцик и Алексей Саморядов, самый талантливый сценарный тандем после Дунского и Фрида,— Саморядов упал с балкона гостиницы «Ялта» во время Ялтинского кинофорума в 1994 году, а Луцик умер шесть лет спустя, успев правильно реализовать один из их любимых сценариев, «Окраину» («Добрые люди»). У них была та же вечная сценарная проблема — все их ставили не так. Они вообще мало с кем дружили, а Литвинова была для них своя. Литвинова вспоминает про Саморядова абсурдный, недостоверный эпизод, но с ним ведь все было недостоверно: однажды они купили пельменей, стали их варить, а пельмени какие-то были очень тяжелые и никак не всплывали. Оказалось, они набиты шариками от подшипников — в начале девяностых практиковалось такое, для веса. Саморядов очень расстроился и предложил Литвиновой хоть водки, но без закуски она не пила. Что касается ее собственных сценариев того времени — они были не особенно рассчитаны на постановку. Но у Литвиновой было то, из чего делается кино,— герой. Этого героя она чувствует, умеет описать, он живой. Особенно ценно, что он разный: страшная медсестра из «Офелии, безвинно утонувшей», которую она сама же и сыграла. А что это за персонаж? Литвинова его в разговоре со мной определяла так: «Она не борец. А таких неборцов всегда подхватывают либо темные, либо счастливые воды, и они плывут, не сопротивляясь. Чаще темные. Они попадают под влияние каких-то монструозных персонажей. Скорее всего, толстеют, злобнеют, спиваются, бытовеют… и исчезает волшебство. Талантов в них, пожалуй, нет. Скорей всего, какой-то шарм, блескучесть… то, что нельзя определить словами. Что исчезает раньше всего. И то, что неборцы, конечно. Сегодняшний вариант этого типа, может быть, Клавдия Коршунова, которая у Миндадзе в «Отрыве». Черненькая такая лань, на цыганку похожа. Сейчас все, кого в звезды назначают, ужасно фальшивые. А она не фальшивая, страшно, чтобы не испортилась».

Я даже думаю, что Литвинова вообще — сценарист для сценаристов, как Хлебников для поэтов. Можно брать и подхватывать какие-то ее идеи, которые у нее изложены в невыносимо концентрированном, недостоверном виде, и, разбавив бытом или просто занудством, переносить в кино, и всем понравится. Вот сняла она фильм «Богиня. Как я полюбила» — дикую совершенно сказку про прекрасную милиционершу, все сделано на очень простом контрасте неземной платиновой блондинки с кровавыми губами и ее чудовищно скучной и пошлой службы, еще там любовная линия с Максимом Сухановым, сумасшедшим миллионером, разыскивающим жену на том свете. Смотрелось это как нормальный шизофренический бред с гибкой грампластинки, но о времени, как ни странно, свидетельствовало — потому что доминирующей интонацией этой картины была брезгливость, некоторый ужас перед миром, в который вброшена Фаина, вечный ребенок. Потом приходит Николай Хомерики, снимает гиперреалистическую «Сказку про темноту», про красавицу-милиционершу, с такими же разговорами в курилке,— и смотреть это невозможно, а Литвинову смотришь. Потому что яркость есть яркость, и это привлекает вне зависимости от того, хорошо или плохо получилось. Я вообще с годами все меньше верю в критерии «хорошо-плохо». На вкус и цвет товарищей нет, но если есть свой голос — уже спасибо. Думаю, что все поставленные сценарии Литвиновой как раз и есть разбавленный литвиновский концентрат — в чистом виде он невыносим, а в разбавленном исчезает главное, та самая мгновенная и безусловная узнаваемость. Наверное, ее надо все-таки судить по особым законам, признав существование жанра «Литвинова» — и честно сказав, что никто другой из работающих в этом жанре (а пытались многие) так ничего серьезного и не сделал. Кстати, беда была именно в том, что Литвинову пытались принимать очень уж всерьез. Серьезное восприятие Литвиновой приводило к восторженным статьям вроде первого материала о ней, который в «Столице» опубликовал в 1993 году Денис Горелов. Эта статья начиналась словами «она умрет скоро». Понятно было, что речь об авторском мифе, о лирической героине, и Денис, написавший так восторженно, ждал в ответ чего-нибудь не менее восторженного, а получил ледяной взгляд. Потому что Литвинова все еще хотела быть отдельно, и смириться с прирастанием маски ей пришлось только после муратовских «Увлечений», когда ее стали снимать постоянно и все в одном амплуа. Тогда ее речь и стала похожа на монологи безумной медсестры. Это все не от хорошей жизни. Она в одном интервью честно сказала, что на конструирование собственного имиджа тратит больше времени и сил, чем на литературу, а толку меньше, и ее бы воля — она бы вообще все время тратила на «бумажки». А приходится на обложки сниматься.

Женщина

И еще вот эти все разговоры про то, что Литвинова — гений чистой красоты, в смысле, чистейшей прелести чистейший образец. Я не эксперт по части женской красоты, но, по-моему, Литвинова с точки зрения канона скорей не красавица и уж во всяком случае ничего даже отдаленно сопоставимого с Монро или Дитрих в ее облике нет. И сексапильности особой я в ее прохладном имидже не вижу. Но что есть и чего не отнять, так это абсолютная последовательность: как говорил в одном романе модельер, красив не тот, кто красив, а тот, у кого хватает последовательности быть до конца некрасивым. Еще Юрий Гладильщиков удивлялся в журнале «Сеанс»: как это Литвинова так сумела навязать всему обществу свои достаточно маргинальные вкусы? Отвечаю: в маргинальности все и дело. Как говорит другой талантливый и профессиональный, но совершенно невыносимый друг Литвиновой, актер и режиссер Александр Баширов, за маргиналами будущее, их мало, но они интенсивны. В случае Литвиновой самая карикатурность образа действует так сильно, что ее уже не забудешь, а запомнив — начнешь инстинктивно подражать. Чем она расплачивается за такую густоту бытия — отдельная тема, но в реальности девяностых она безусловно уловила важный, простите за выражение, тренд. Какой именно? Я так прямо не скажу. Но, наверное, это такая поруганная красота, вынужденная спасаться под маской; беспомощность всех, кто не зверь, невостребованность и неуместность всех, кто в более мягкие времена нормально бы себе встроился в реальность… Безумие одиноких, несвоевременность одаренных, вынужденность поведения всех сколько-нибудь нестандартных… Литвинова вынуждена осуществляться во времена, когда человек менее упорный и самодостаточный был бы сожран, когда единственной формой бытования сценариста (кинематографа-то нет — сначала рухнул прокат, потом производство) становится светская жизнь либо исполнение гротескных ролей. Типаж, надо полагать, Бланш Дюбуа: «Я всегда зависела от доброты первого встречного…» Но в российских девяностых нельзя быть Бланш Дюбуа, это вам не американские сороковые, можно быть только клоуном; на этом пересечении сентиментальности и шутовства существуют и Муратова, и Литвинова, но Муратова про это снимает, а Литвинова в этом существует. Я ее как-то спросил, не боится ли она конца света.— А, все равно ничего сделать нельзя… Все ухудшается, климат тоже, ну и конец света, ну и что, я в этом живу.

Вероятно, именно поэтому ни один из ее телепроектов не продержался долго. В них есть вызывающая неформатность, пафос в сочетании с пародией, а этого на нынешнем телевидении, не только на отечественном, не терпят.

Жена

С личной жизнью там тоже много всего было, пересуды возникали бесконечные, и читатель, наверное, ждет с самого начала, что вот сейчас я наконец-то расскажу все как есть. А я ничего не расскажу, потому что рассказывать почти нечего. Литвинова очень много работала — два сценария в год, до десятка киноролей, в том числе больших и неожиданных, как в «Жестокости»,— а поскольку ставить ее оригинальные сценарии перестали очень быстро, да и большого успеха они не имели, кроме «Нелюбви», ей приходится все меньше писать и все больше играть. При таком напряженном графике какая же личная жизнь? Она ее и не афишировала особо. Литвинова никогда не делала карьеры через постель, скорей уж ею пытались воспользоваться, поскольку в славу она вошла очень рано, брака же у нее было два, и оба распались. Про второй, правда, точных сведений нет.

Первый муж — Александр Антипов, продюсер, вожделенный компромисс между кинематографом и состоятельностью. Познакомились они на фильме по сценарию Литвиновой «Злая Фаина, добрая Фаина». Ставить его собиралась Муратова с Ренатой в главной роли, Антипов выступал продюсером. Муратова настаивала, чтобы в эротической сцене Литвинова непременно снималась сама и по возможности откровенно, а Литвинова не захотела. Литвинова максималист, Муратова совсем максималист, короче, коса на камень. Они не поссорились, но разошлись — это не помешало Литвиновой сыграть едва ли не лучшую свою роль в «Настройщике», где именно Рената придумала обыграть стоявшую неподалеку косу и явилась перепуганной Алле Демидовой в образе гламурной смерти. Но до «Настройщика» было еще четыре года. Из «Фаины» потом получилась «Богиня» — без всякой эротики,— а в «Настройщике» эротика как раз есть, но сквозь ночную рубашку. А в том конфликте продюсер взял сторону Литвиновой — мол, если не хочет, пусть не снимается,— и это их, стало быть, сблизило. Брак продлился два года и распался без скандала. Впрочем, в других источниках утверждается, что и брака никакого не было, или он был гражданский, а Литвинову я расспрашивать не хочу, потому что она или что-нибудь сочинит по обыкновению, или вообще ничего не скажет. Про детство она рассказывает охотно, а про личную жизнь — никогда.

Второй муж — бизнесмен Леонид Добровский, ныне заместитель гендиректора ОАО «Мостотрест». Человек не бедный. Дача на Николиной горе, элитная, как пишут в желтых листках, квартира в Толмачевском переулке. Повод для развода — скандалы, повод для скандалов — бурная светская жизнь Литвиновой. Пошли слухи о лесбийском романе с Земфирой, обеим они прибавили скандальной славы, насколько все это справедливо — я комментировать не берусь, и это неинтересно. Многие обсуждали роковой вопрос «Что нашла Литвинова в Добровском?» (будучи выше его на голову и знаменитей в разы). Говорили про деньги, но Литвинова не стала бы выходить замуж за деньги — таких предложений было достаточно, она и так протянула с замужеством до 33 лет. Полагаю, что нашла надежность, и полагаю, что переоценила ее,— это все к вопросу о «доброте первого встречного»: восхищаться Ренатой Муратовной готовы тысячи, а вот обеспечить ей сносную жизнь с повседневной заботой никто не рвался. Короче, этот брак шесть лет спустя закончился громким разводом, причем Литвинова опротестовала первое решение суда об алиментах, упрекнув мужа в сокрытии истинных доходов и потребовав ежемесячно немалую сумму — те же желтые листки называли 120 тысяч рублей, и она не опровергала. Цитируемое в прессе исковое заявление Литвиновой — о том, чтобы оставить с ней дочь Ульяну, разрешив мужу дважды в неделю с ней общаться,— не носит ни малейших следов ее обычной стилистики, чем наглядно доказывает, что Литвинова вполне себе способна обходиться без маски: «Следует учитывать, что отец ребенка Добровский Л.Ю.— бизнесмен и в силу своего менталитета большую часть времени думает и печется о работе, в связи с чем он не сможет уделять Ульяне достаточного внимания, столь необходимого ребенку в ее возрасте». Она явно писала это сама, без помощи юристов, «думает и печется» выдает ее с головой, но если надо, может имитировать любой слог, хоть канцелярит. Настоящие великие безумцы — Пушкин, Хлебников — не могли написать официальную бумагу, не подпустив чего-нибудь исключительно своего. «Саранча летела, летела и села. Села, посидела, все съела и вновь улетела». Ульяна, 2001 года рождения, блондинка в Ренату, но круглолицестью и курносостью похожа скорей на отца. О будущей профессии ребенка Литвинова не распространяется и, по собственному признанию, не задумывается.

— Вы хотите для нее вашей судьбы?

— Я хочу, чтобы она не обабилась, вот и все. Женщины, которые много рожают и проваливаются в быт, превращаются в такие… детородные органы, а с мозгами что-то происходит. Наверное, я неправильно говорю…

Что до романа с Земфирой, ну, товарищи, это так неинтересно! Земфира, по-моему, вообще очень неинтересна во всем, кроме сцены, музыки, аранжировок и т.д. Не читал ни одного ее содержательного интервью. Может, это она такая замкнутая — говорила же Цветаева: «Сдержанный человек — значит, есть что сдерживать». Но пока я там не вижу этой особой глубины (в текстах тоже), а вижу эпатаж, большой талант и некоторую потерянность. Сближает их с Литвиновой, думаю, максимализм и брезгливость — женщины часто именно от брезгливости живут вместе, мужчины им противны чисто эстетически,— так что ничего не исключаю, но ничего и не предполагаю. Меня никогда не занимала однополая любовь, даже женская и даже теоретически. И какая разница? На качестве текстов это в обоих случаях не отразилось. Пока заметно одно: и Земфиры, и Литвиновой стало гораздо меньше.

Земфира записала последний альбом два года назад и что-то ничего сенсационного с тех пор не продемонстрировала. Литвинова пробует себя в качестве модельера и тоже ничем особенным на этой ниве не прославилась. Вообще их молчание красноречивей любых слов, потому что в новом времени им уже категорически нет места: не по политическим мотивам, конечно, а по общечеловеческим. Чтобы оценить Литвинову и Рамазанову, нужна хоть капля идеализма, а этого сегодня не осталось совсем, как не осталось нескомпрометированных слов. Можно ставить их под любыми углами — искра не высекается. Литвинова права, относя себя скорее к поколению людей сороковых-пятидесятых, о которых она и сняла свой единственный покамест документальный фильм — «Нет смерти для меня».

— А чем отличаются люди девяностых от нынешних?

— Наши иногда за деньги продавались, а эти даром отдаются.

Девушка, катастрофа, яблоко

Вот этот ее ответ и заставил меня наконец понять, как сильно я все-таки ее люблю. И за что именно. Кстати, сходные чувства испытал к ней Никита Михалков, который ее терпеть не мог, но после совместной работы на фильме «Мне не больно» как-то проникся. Как раз в этом смысле она и сыграла смерть своего типажа — из реальности он тоже куда-то делся. Или, точней, сейчас уже всем не больно. Такие женщины, как героиня Литвиновой, приближают крах эпохи — а в другой эпохе существовать уже не могут, крах. Это и есть главная проблема femme fatale. Всю жизнь играть в смерть, а потом умирать по-настоящему.

И хотя вся наша фатальность девяностых годов была очень третьего сорта, Литвинова, кажется, действительно умудрилась приблизить время, в котором ей нет больше места.

А точней всех сказал про нее Нагибин, хоть это и про Ахмадулину. Он там в дневнике спрашивает себя, за что он ее все-таки любит. А вот за то, что если самолет будет падать и все побегут спасаться в хвост, где якобы безопасней, Ахмадулина останется сидеть на своем месте и грызть яблоко.

Литвинова потом именно это сыграла в фильме «Небо. Самолет. Девушка». Я так ее и воспринимаю — сидит в кресле и грызет яблоко. А куда летит этот самолет — какая уже, к черту, разница.

Источник: http://community.livejournal.com/ru_bykov/763750.html