Теленеделя, №17(83), 04.05.2009
о себе Рената рассказала Наталье НИКОЛАЙЧИК.
Я реально верю в чудеса, еще с самого детства — у меня сохранились абсолютно реальные воспоминания, как, например, умела взлетать в своей комнате. Но ведь если расскажу, то в глазах многих это превратится в очередную мою «странность». Так что перед любопытным носом эту крышку я захлопну...
Я всегда жила будущим. В детстве ложилась спать и начинала мечтать. Это были счастливейшие моменты в моей жизни. И, видимо, так мощно мечтала, что многое сбылось, сбывается и будет сбываться.
В школьные годы я чувствовала себя особенно одинокой. Я спешила домой почитать, к своему попугаю, но не к подружкам — они как-то не образовывались у меня. Наша классная учительница несколько раз пыталась меня, например, учить, как выкручивать огромные половые тряпки в ведре, чтобы ими мыть полы. В такой мутной воде. В конце концов она смирилась с моей «бездарностью» в деле выжимания тряпки и сказала про меня, как Сталин когда-то про Пастернака, «оставим эту небожительницу».
Читала я все подряд, что стояло в мамином книжном шкафу, даже Большую медицинскую энциклопедию, в которую были вложены гибкие грампластинки с шизофреническим бредом. Я аккуратно все прослушивала, как настоящий ребенок медработника.
А мама моя была истинной «жертвой кинематографа» — обожала кино, и я вечно оказывалась с ней на вечерних сеансах. Видимо, чтобы я молчала, мама давала мне пакет с яблоками. Помню, как страдала от тоски, глядя на черно-белые силуэты, но, скорее всего, заражение кино так и передается — после школы я поступила во ВГИК на сценарный факультет. И, конечно, это была судьба, потому что и институт мой был рядом с домом.
Соблазнилась — и не жалею
Сама я не считаю себя модельером, а просто мысленно вынимаю свои любимые силуэты из таких же воображаемых шкафов и свожу их к необходимому минимуму. Честно: даже в самых смелых мечтах не предполагала, что моя одежда будет выпускаться как коллекция. Ведь это именно то, что люблю носить я сама. Это был весьма смелый шаг. Какая женщина хочет, чтобы другие дамы, потенциальные соперницы, одевались так же, как она? Но когда мне предложили, я все-таки соблазнилась — и ничуть не жалею. Если хорошенько подумать, 20 тысяч платьев, пиджаков, плащей в коллекции на всю страну — до обидного мало, практически эксклюзив! А ведь в нашей стране так много красивых женщин, которым за адекватную цену нужны элегантные вещи высокого качества. Главное, чтобы они об этом узнали. Ведь, например, летний костюм реально сшит из натурального легчайшего черного шелка. Я себе таких купила несколько штук. И маме тоже купила.
Мне искренне нравится то, что продается под моим именем. Размеры там не только для женщин-скелетиков. Цены щадящие — шелковый костюм стоит не больше четырех тысяч рублей. И не делайте такие большие глаза. Это не странная цена, если учитывать то, какие странные зарплаты у большинства наших людей — врачей, учителей, артистов в театре, у интеллигенции в целом. Студенты и молодежь тоже хотят красиво одеться. Конечно, будут люди, которые мою одежду не наденут категорически, — те, кто предпочитает бренды, любит стразы и яркие пятна. Мою одежду будут игнорировать и те, кого я раздражаю. Но это поправимо, в конце концов, бирочку с моим ненавистным именем можно и оторвать.
Уже почти готова зимняя коллекция. Она будет прекрасна. Сама мечтаю купить из нее маленькое пальто с каракулевым воротничком, платки из тонкой шерсти, эскизы для которых сделал сам Рустам Хамдамов (сценарист и художник, режиссер фильма «Вокальные параллели», в котором снималась Рената. — Прим. «ТН»). А также вечерние накидки из черных перьев для Нового года.
Еще у меня есть мечта — выпускать чулки и качественное нижнее белье из натуральных материалов. Меня раздражают синтетические яркие кружавчики и уродские стринги. Люди думают, это сексуально, а это же кошмар какой-то...
На выпускном я пробыла от силы час
Ближе всего мне стиль 30-50-х годов прошлого века. Именно тогда женщины были женственными, а мужчины мужественными. Я часто оттуда цитирую.
Признаюсь, многих мне отчаянно хочется переодеть! И публичных персон в том числе. Но есть немало красиво одетых молодых людей, все-таки вкусу можно научиться, и есть множество персонажей, которые талантливо самовыражаются через одежду.
Мне нравится, как одевалась Грета Гарбо — плащи, сумки-авоськи, шляпки, которые закрывали пол-лица. Ее стиль мне очень близок, как и ранние коллекции Джил Сандер и Коко Шанель. Как бы к Шанель ни относились, это она придумала гениальные костюмы и маленькие черные платья. Ее бы я не решилась переодеть.
В детстве я могла экспериментировать только со своими куклами. У меня их было две. Одной, играя во врача, делала уколы (она хорошо протыкалась). Вторая была огромная, ростом с ребенка, со стеклянными глазами, похожими на настоящие. Вот ее-то я почтительно причесывала и переодевала в свои старые колготки, кусочки тканей.
Саму меня в детстве одевали по средствам — скромно. Одну дубленку перешивали раз шесть, наверное, — надставляли рукава и подол. С детского сада до класса восьмого. И денег не было особо, да и в магазинах тоже ничего не было. Бабушка моя все время покупала отрезы разной ткани и шила платья одного и того же фасона. Ей нравились ткани с крупными цветами. Она часто снится мне, всегда в ярких платьях с пионами и розами.
В прежние времена пошив платья был целым ритуалом. Женщины придумывали модели и шили сами или нанимали портниху. Хорошая портниха была редкостью. Ее подолгу искали. У каждой был свой круг заказчиц. И каждая могла капризничать сколько угодно: профессионалу прощалось все. Но за портнихами я наблюдала со стороны. У меня прекрасно шила мама.
Когда они вместе с бабушкой начинали обсуждать модель моего будущего наряда, страсти кипели нешуточные. Обычно побеждала мама. У нее были золотые руки, и за ночь она могла пошить для меня прекрасное платье. Конечно, из старых вещей. Меня это не печалило. Ведь раньше все ткани были изумительные, исключительно натуральные — шифон, шелк, шерсть. Помню, на выпускной я пошла в наряде, который мама сотворила из бабушкиного шифонового платья, в маминых туфлях 1960-х годов на высоченной шпильке. Вы спрашиваете — какой эффект? Никто даже не заметил, да и мне было безразлично чье-то мнение. Я побыла на выпускном от силы час и ушла. И больше никогда не заходила в школу.
Первый клатч сделала из мужской борсетки
Я поступила во ВГИК в 17 лет. Именно там я «нашла» свои вещи, впервые поняла, как можно превратиться в красавицу, научиться ею быть. Черный свитер, белая рубашка, черная юбка — черно-белый вариант казался мне идеальным. Из-за строгих нарядов меня стали обзывать эсэсовкой, но меня это не смущало. Элегантные сумочки тогда можно было купить или за дикие деньги, или не в России. В магазинах продавались только мужские борсетки. И однажды я купила самую скромную борсетку, отрезала от нее хлястик, и у меня получился черный кожаный а-ля клатч. К тому времени я уже насмотрелась фильмов черно-белых — Антониони, Де Сики, Годара... Там так минималистично и так красиво были одеты женщины. Меня это как ослепило когда-то, так и осталось в крови. И кстати, все эти режиссеры, особенно гении, могли легко перейти в модельеры — ведь мир моды цитировал их образы, да и сейчас дизайнеры делают целые коллекции, вдохновляясь тем или иным фильмом. Та же Брижит Бардо, открытая Роже Вадимом, например, ввела в моду бабетту. Помню, как моя мама ночами пыталась расчесать у себя такую же штуку на голове. Ведь мода в Россию всегда запаздывала. Так вот, с этой сумочкой я ходила не один год.
Мама для института шила мне маленькие обтягивающие платья.
д В подобных нарядах я хожу до сих пор. С тех студенческих лет я только похудела разве что. Чтобы не растолстеть, существует только один рецепт — мало есть. Никто ничего нового не придумал. А ведь чревоугодие входит в семь смертных грехов. И противиться ему, не спорю, особый труд. Недавно я была в Нижнем Новгороде на гастролях с театром. Пошла в буфет — и с ужасом вижу худую еще, молодую пока девушку, которая берет огромную тарелку макарон и кучу чего-то мясного сверху. Я думала: боже, что же будет с ней через год, два? Ее же разнесет!
Полные люди часто говорят: «Вот не худеется мне». У меня был один такой знакомец, все сидел на диетах, а потом попал в камеру предварительного заключения недели на две и похудел на 15 килограммов. Или вот одного сбросили с моста (он вел преступную жизнь). Он пробил собой лед, как-то выплыл — и знаете как похудел!
Сексуальная униформа
Существует аксиома, что сексуальна любая военная или какая-то другая форма. Даже одежда уборщиц, которую несколько сезонов подряд цитировали многие дизайнеры. Мне, например, тоже нравится, как одеваются рабочие. Их униформа безупречно элегантна. В ней продуманы все детали, нет ничего лишнего. И любой рабочий в ней потенциально безупречен. А если он еще чистый и обладает высоким ростом — это ах!..
А вот из школьной формы, например, элегантность ушла. Куда девались те платья, которые мы носили много лет назад? Как же это было красиво! Сейчас дети носят какое-то уродство. Девочки в старших классах почти все в брюках... А на выпускной приходят уже готовые тети. Только по праздничной ленточке можно понять, что это выпускницы, а не женщины — матери семейства. Иной раз думаешь, что большой процент женщин родится исключительно для того, чтобы размножаться. И больше ничего. Я — не против. Почему бы и нет? Я, в конце концов, тоже размножилась. Но у меня это было не с таким страшным посылом!
Красавицу из себя можно слепить
Женщины часто ошибаются, когда считают, что выглядеть сексуально — это значит большая грудь или губы-плюшки, которые хочется подрезать ножницами.
Я уже давно поняла: меня и в мужчинах, и в женщинах больше всего возбуждает мозг, талант. А уж если ты обладаешь и внешней основой, и характером — это уже невероятная сила. Тогда ты можешь слепить из себя безумную красавицу. Правда, ради достижения красоты нужно пережить какие-то легкие невзгоды, потрудиться над усовершенствованием тела. Но когда возникает серьезный перекос в сторону оболочки, это тоже неправильно. Согласитесь, совмещать многочасовые тренировки в спортивном зале с чтением «Маленьких трагедий» Пушкина практически нереально. Люди исступленно тренируют тела. Но ведь мозги и душу нужно не менее, а даже более тренировать!
Дедушка был близок к идеалу
Из мужчин идеальным с точки зрения стиля считаю Иосифа Бродского. Он никогда не выплескивался через одежду, но был мужчиной, пленительным во всех смыслах. Во-первых, он был гением, во-вторых, поэтом, а в-третьих, еще раз гением. Я же говорю, что лично для меня сексуальное очарование идет от мозгов. И потом, этот его прищур, сигареты, мятежный характер, парадоксальность мышления... Насколько я поняла из воспоминаний о нем близких и далеких — он нравился женщинам, а любил всю жизнь только одну. Он никогда не одевался специально, но при этом выглядел идеально. Я помню его черные свитера, в которых он стоит на молодых фотографиях. И элегантные твидовые пиджаки, которые предпочитал в зрелом возрасте.
Так же близок к идеалу мужчины мой дедушка. Он был худой, очень красивый и, что невероятно важно, — молчаливый. Господи, это такая ценность, когда мужчина говорит мало, а если говорит, то умные вещи, достойные быть услышанными!.. Дедушка много читал, из-за чего испортил зрение и носил очки. Мне бесконечно нравилось, как он одевался. Имел склонность к белым рубашкам, пиджакам, плащам. Был до предела элегантным!
Есть у меня и кинематографические идеалы. По моему мнению, самые красивые мужчины в фильмах у Антониони, Феллини, Висконти. Молодые Марчелло Мастроянни, Ален Делон — и именно у этих режиссеров, не у других.
Не все новое лучше старого
Правильная одежда не отвлекает от лица и подчеркивает индивидуальность. Вот почему я склоняюсь к черному цвету. А моя дочь только воспитывает в себе вкус, учится — она ходит в художественную школу, в музеи по выходным и зорко следит за мной. Но иногда я ей прямо навязываю одежду, например то же черное маленькое платье. А ей хочется пышное и белое, а я горячо доказываю преимущество черного. А потом корю себя — пусть лучше сама разберется. Но, конечно, всегда высказываюсь... Вот, например, у нее в классе модно собирать наклейки с персонажами из мультиков, с барби всякими уродскими в розовом. Они все такие страшные, так что я это не поддерживаю.
Вот мне приписывают коллекционирование настольных ламп. Нет, я их просто покупаю, так как не люблю верхний свет. Не понимаю жилища без нижнего света. Поэтому у меня есть лампы с абажурами или старые стеклянные. И ненавижу маленькие лампочки, которые все вворачивают в навесные потолки — свет как в полуморге, некрасивый. И тело под таким светом волнистое, как сквозь аквариум. Не понимаю также, зачем выбивать деревянные рамы и вставлять уродские пластмассовые? Не все новое лучше старого, может быть наоборот — в разы некачественнее! Жалко, что теряется индивидуальность, красота.
С безумицами общаться тяжело, но заманчиво
Конечно, красота — весьма спорное понятие. Мне, например, наряду с Гретой Гарбо, очень нравится, как одевалась и мексиканская художница Фрида Кало: яркие платья и тюрбаны, множество колец, сросшиеся брови, которые сама себе дорисовывала... Какой-нибудь обыватель, встретив подобную даму, скажет: сумасшедшая!
Мне нравятся городские сумасшедшие. И они вдохновляют меня гораздо больше, чем модели из журналов.
Помню, когда я жила на «Бабушкинской», там обитала дама по прозвищу Северный Ветер. Это была женщина с острым профилем и концептуальной копной идеально прокрашенных рыжих волос на голове. Она бегала по станции метро и, сверкая очами, кричала: «Сейчас начнется северный ветер!» И, что удивительно, после ее истошного вопля в самом деле разыгрывался настоящий буран... Зимы тогда были такие пронзительные, не то что сейчас. Я даже думаю одну из коллекций зимней одежды назвать ее именем.
Была еще одна чудачка. Я ее назвала Шапка-на-Шапке. Она путешествовала в вагонах метро. У нее в руках всегда было много пакетов, а голову украшала пирамида из шапок, надетых одна на другую. И все время у нее то там, то сям были накручены бинты. Она долго-долго разматывала их и рассматривала раны. Помню, женщины вскрикивали, и ей это нравилось. Может, она нуждалась в такой публичной жалости... При этом Шапка-на-Шапке всегда была при макияже. Просто прелесть. Правда, рядом с ней нужно было соблюдать осторожность. Категорически запрещалось смотреть в глаза, после этого можно было упасть и очень сильно удариться. Как будто одним взглядом она наносила невидимую травму.
Что-то колдовское есть в безумицах. А может, они и есть колдуньи. Или такие, как они, блаженные должны напоминать нам об уязвимости человека ближнего? Общаться с ними тяжело, но невероятно заманчиво. Я иногда разговаривала. Но только какая-то одна пронзительная нота исходит от них — грустная такая, которая не может обещать счастья впереди. Такое общение и питает, и забирает силы одновременно.
Была среди моих знакомых еще одна странная дама. Жила она в самом центре города. Очень интеллигентная. Ее образ меня завораживал. Дама была очень тонкая, издалека казалось, что по улице идет совсем юная девушка. Но вот она приближалась — и ты мог видеть перед собой морщинистую старуху со смертельно-бледным лицом. Было в этом что-то пугающее! Толстым слоем на ее лице лежал грим, похожий то ли на посмертный слепок, то ли на макияж японок, которые выбеливали себе лица рисовой пудрой и при этом красили ярко-красным губы и подводили угольно-черным глаза. Вот она такая проходила мимо тебя — и действовала посильнее многих фильмов! Как арт-объект, как очередной месседж кому-то, кто всмотрится.
Мне приходилось видеть много талантливых женщин, которые сильно себя раскрашивали. Мне нравилось в юности такое утрирование. После нанесения толстого слоя белой пудры лицо мое становилось бледным-бледным. Я тоже как будто надевала на себя маску защиты, как боевую раскраску. В юности люди еще более-менее ранимы. Теперь понимаю, что ранимость и незащищенность — это так прекрасно! В этом мире полно деревяннокожих людей, которые идут по жизни как трактора, без страданий, без провалов, без взлетов. Имя им легион. Они делают такие страшные, такие стыдные вещи на телевидении, в политике — везде — и продолжают жить как ни в чем не бывало. Им не нужны маски, чтобы защитить свое лицо. Потому что там его нет.
Отчаянию и любви отдаюсь до конца
Я не вполне согласна с тем, что то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Есть события подтачивающие — и есть нечто такое, что добивает прямо в сердце. Человек ведь очень беззащитное существо. Есть, конечно, люди, которые живут, никого не допуская к своему сердцу слишком близко. Таких полно! Но я предпочитаю все-таки чувствовать — и любовь, и, как продолжение любви, боль. Даже такую боль, от которой умирают... И отчаянию всегда отдаюсь до конца.
Есть раны, которые не лечит даже время. А счастье... Видимо, человек рожден не для постоянного потребления счастья. Его ощущаешь так фрагментарно — возможно, количество его лимитировано на единицу человеческой жизни? Вот тебе стакан, хочешь — сейчас расплескай, хочешь — экономь всю жизнь. Счастье для меня — это осознание краткого обладания, например, любимым человеком. Счастье можно извлекать и из того, что вышло солнце из-за туч, или из того, что появилось время, когда можешь принадлежать самой себе: просто молчать, не отвечать на звонки. Бывали же такие полезные обеты молчания: человек внутри себя накапливал энергию, а не «патронил» ее почем зря. Кстати, интервью бесконечные — та же растрата, я так часто осуждаю себя за то, что соглашаюсь. Как правило — формальные вопросы-ответы. А зачем?
Мне не все равно, откуда деньги
Я часто отказываюсь участвовать в рекламе. Из смешного: озвучивать селедку, которой отрубали голову, перед тем как полить майонезом, или недавнее предложение говорить за курицу, которая довольна тем, что из нее вываливаются крупные яйца. Кстати, я так и не спросила, что же это рекламировалось?
Мне не все равно, откуда приходят деньги. Не хочется впадать в бедность, тем более я знаю, что это такое, но все-таки есть разные способы зарабатывания. И, кстати, презираю людей, которые обманывают часто наивных в денежных вопросах творческих личностей. Как можно обманывать того, кто из ничего сделал хорошую песню или фильм и тем самым принес людям радость?
Кстати, сама я стала зарабатывать довольно рано — в первый раз снялась в рекламе каких-то русских драгоценностей и помню, как после съемочного дня везла маме в автобусе 25 рублей.
Мне искренне интересен как личность режиссер Алексей Балабанов (в его фильме «Мне не больно» Рената сыграла главную роль. — Прим. «ТН»), который круглый год ходит в старой шерстяной шапочке и может себе позволить получать за работу минимальный гонорар. И это не поза.
Деньги надо уважать. Моя бабушка говорила: нельзя их разбрасывать, комкать в сумке. Но бережно складывать их в кошелек я так и не научилась. У меня нет кошельков как таковых.
Уважаю тех, кто заработал деньги своей профессией, талантом. Я говорю именно о специалистах — врачах, ученых, певцах, писателях. И это не касается чиновников или неясных мне предпринимателей. Я имею в виду чистые деньги и людей, изначальной мотивацией которых были не финансы.
Любовь и смерть — это сестры
В годы моего детства умерших хоронили всем двором. И в бытовом смысле смерть была уродским и неэстетическим действом, любой спектакль-похороны — это пошлость и горе. Все выбегали на улицу, где долго стоял гроб, потом его медленно катили в открытом грузовике, все за ним шли, женщины плакали, кричали напоказ. Я не знала, как проходить мимо крышки гроба, выставленной в подъезд. И страшно боялась похоронного марша. Моя учительница музыки, услышав дворовый оркестр, останавливала урок, прислушивалась и возмущенно говорила: «Безобразие, как фальшивят!» А меня пробирал леденящий ужас. Когда я повзрослела, понятие смерти в нематериальном смысле перестало меня страшить. Она даже представляется мне, в конце концов, неким избавлением. Как у бегуна, который, касаясь финишной ленточки, испытывает облегчение... Я даже часто вижу покойников во сне и не страшусь этого. Они мне снятся, когда дождь или оттепель. Или близко много воды, например море. Сны — это моя чересчур частная территория. Иногда у меня бывают совсем «реальные» сны, как будто это было на самом деле. Словно бы я одна в комнате: вот туда входит абсолютно живой и плотный объект, разговаривает, а потом растворяется — и даже непонятно, кто кому приснился...
Человек так устроен: ценит только то, что ускользает. Гениальные драматурги хорошо понимали: любовь и смерть — сестры. Они оттеняют друг друга, напоминают о легкости потери. Ромео и Джульетта должны умереть, и Гамлет, и Офелия... И вы, и я. Так цените же нас, когда мы живы и нас можно взять за теплую руку.
Думаю, влюбленность для нас — некая тренировка. Я вообще думаю, ее надо испытывать всегда, очаровываться талантливыми людьми, увлекаться личностями. Это так питательно — испытывать симпатию. И даже необязательно с последствиями, можно просто на расстоянии.
А любовь — зависимое драматическое чувство, неизлечимое, встречаемое в жизни раз, ну... два. Когда любишь, восторг вызывает сам факт существования любимого человека. Ненавидеть в подлинной любви невозможно, настоящая любовь не мстительна. Кстати, так проверяются чувства. Если вам мстят, то любви нет и, кстати, не было.
В идеале смысл жизни — это любить: и себя, и дело, которое должен выполнить. Недавно мама сказала, что у нее «остается все меньше времени», ей «надо успеть»...
Такие грустные слова. Но помнить об этом все-таки надо: жизнь кончается каждый день — начнется ли она завтра?
